Опера Армена Мерангуляна «Макбет».
Ария леди Макбет.
Киностудия «АрменМерангулянОпера».

«Дипломная работа Армена Мерангуляна консерваторского периода (1982-1988) опера «Макбет». Впервые в истории Ереванской консерватории работа студента была исполнена оркестром оперной студии Ереванской консерватории, солистами Государственного театра оперы и балета им.А.Спендиарова Армянской ССР, хором оперной студии консерватории. Дирижер народный артист Армянской ССР, профессор Рафаэл Арамович Мангасарян, ассистент дирижера - Араик Маркосян, дирижер хора Ованес Мирзоян; солисты: леди Макбет - Раиса Ширинян, Макбет - Роберт Макичян, Банко - Аркадий Мартиросян; репетитор Изабелла Аидинян, концертмейстеры: Анна Шахгильдян, Анаит Натанян.  Премьера оперы состоялась 5 июля 1988 года. В зале оперной студии им.Л.М.Сарьяна впервые прозвучала музыка национального армянского композитора - студента консерватории Армена Мерангуляна. До того времени в оперной студии исполнялись лишь сочинения не армянских композиторов. (См. отзывы корифеев армянской музыка Л.М.Сарьяна, Э.М.Мирзояна и Э.С.Оганисяна об этой опере «Макбет»).

Нужно отметить, что композитор дважды обращался в своем творчестве к трагедии В.Шекспира «Макбет»,  создав два различных либретто и различную музыку. Так появились в 1988 году опера «Макбет» на русском языке (г.Ереван); и опера «В лунные ночи» в 1996 году (г.Москва) на старо-английском шекспировском языке. Последняя опера была переведена автором на русский язык в 2009 году.

На сайте в настоящее время представлена одна из арий этой оперы, ария леди Макбет в исполнении солиста Ярослава Здорова, партия фортепиано Армен Мерангулян. Творческий вечер Армена Мерангуляна в Доме дружбы народов. Москва, 1994 год».

Фрагмент из Тома II полного собрания сочинений Армена Александровича Мерангуляна и Арама Аруюновича Мерангуляна. ©Издательство «ООО «АрменМерангулянОпера»,  2010 год.  Серия «Библиотека АрменМерангулянОпера», УДК 781.6 + 78.089.7  078  ББК 85.31  М 52. ISBN 978-5-903167-03-6.

«Власть - ведь, она же слааадкая...»

«Я помню разговор бабушки Анаиды и ее подруги - Люси Арисовны - детского композитора, жены главного архитектора города Еревана С.Сафаряна, она же была и сокурсницей дедушки Арама Мерангуляна в Ереванской консерватории по классу композиции.

Бабушка Анаида говорит:

- Люся, знаешь, Арменчик так хорошо играет, я спрашиваю: «Что ты играешь?». А он говорит: «Мои сочинения». Может, ты послушаешь..., что он играет, знаешь, такие красивые, я удивляюсь...

Я сыграл ей вдохновенно. Помню это были: Арабский танец, «Лунная соната»...

- Люся, я говорю ему, «Лунная соната» - есть уже такое произведение...

- Анаида, очень хорошо, это в его понимании - тоже «Лунная соната»...».

И, как бабушка рассказывала своей дочери Аиде по телефону: «Люся сказала, что он так сочиняет уже, и находится в такой стадии сочинительства, что ему нужен другой педагог, и я не смогу уже с ним заниматься...

-А, я тебе говорила, что твоя Люся может. Она - детский композитор, что она ему может дать... Ему нужен маститый педагог, обратись к Эдику (председатель Союза Композиторов Армении - Эдвард Михайлович Мирзоян)».

Эдвард Михайлович Мирзоян прислал за нами своего водителя...

Когда меня бабушка в 10 лет повела на урок по композиции к Эдварду Михайловичу Мирзояну, то прослушав меня, он сказал: «А что у тебя есть своего?». Бабушка рассмеялась, сказала: «Эдик, это всё его произведения». И вечером, делясь со своей подругой Люсей Арисовной Сафарян, с удивлением рассказывала: «Люсечка, Эдик так удивился... «А, что у тебя есть своё?». Ты представляешь, он подумал, что Арменчик играет классику! Наверное, он привык к тому, что студенты сейчас уже не приносят на урок хорошую музыку, а сочиняют одну какофонию и «муру»...». Бабушка Анаида и Люся пришли к выводу, что композиторы уже отвыкли от хорошей музыки...».

По прошествии многих лет я думаю, что уважаемый композитор Эдвард Михайлович Мирзоян сказал мне так, чтобы подавить во мне дар сочинительства именно «моей», а не чужеродной, привнесенной в Армению хаотической, нездоровой антимузыки. 

Затем бабушка Анаида решила привести меня к Лазарю Мартиросовичу Сарьяну - ректору Ереванской консерватории. Тот сказал, что у нас даже студенты с трудом могут сочинить за год одну сонату, а маленький мальчик принес столько сочинений! Но сослался на то, что сам не занимается с детьми, так как обременен ректорской работой, однако, мальчику сейчас нужны систематические занятия и порекомендовал заниматься у композитора - женщины. Я принес ей несколько вариаций и она была очень довольна, но никак не могла мне показать, а как же дальше развивать мне этот музыкальный материал. Я ходил к ней в течение почти года, но ничего путного она не могла мне сказать. Сейчас, вспоминая ее собственные сочинения, могу признаться, что вся музыка ее была, словно юмореска -  хаос и диссонансы.

Будучи зрелым человеком, хочется задать вопрос: «Почему именитый и глубокоуважаемый Лазарь Мартиросович порекомендовал именно ее?». Пофантазирую немного и представлю, что, если бы тогда Эдвард Мирзоян или кто-либо другой, знавший мои детские сочинения (бабушка Анаида, которая могла оказать мне помощь, к тому времени при загадочных обстоятельствах навсегда покинула Армению), сказал: «Подготовь свое «Адажио» или что-либо другое для переписчиков. Приходи ко мне в кабинет, твое «Адажио» сыграют студенты: струнный квартет и соло - гобой. Или тоже самое на армянских народных инструментах во время своего перерыва сыграет оркестр твоего дедушки (мой дед Арам Мерангулян как пять лет уже умер) - оркестр Государственного Радио и Телевидения Армении -- и это все будут транслировать или по Радио, или по Телевидению...». Я, во-первых, узнал бы тогда, как звучат «живьем» мои собственные сочинения, что очень важно; а, во-вторых, наверное, в моей родной Армении, где так заботливо относятся к маленьким исполнителям, знали бы и мое имя композитора, и мои сочинения, начиная с моих шести лет... Ведь, даже и сейчас мое имя для Армении, имя потомственного композитора - младшего Мерангуляна - практически никому не известно... Мне исполнилось 47 лет. Но разве могут позволить в настоящее историческое время, чтобы армянскому народу стало известно мое имя?

В дополнение могу сказать: выше упомянутое «Адажио» в настоящее время звучит в опере «Царица Небесная Мария» - сцена «Искушение в пустыне». Хочу привести высказывание одной моей знакомой А.Е.Н. Она по профессии программист и работает в детской поликлинике, и в тоже время она работает в Православной церкви. Она сказала, прослушав эту сцену: «Я очень давно не слышала ничего подобного. Как жаль, что церковь совершенно не заинтересована в продвижении таких людей, как вы. Обычно церковь на своих службах эту евангельскую сцену «Искушение в пустыне» старается очень быстро пройти... А у вас все так подробно изложено. Дьявол Его и так спросит, и так обойдет, и везде сарказм, и дьявольское полчище... Но, как же хорошо надо знать суть трех вопросов и почерк дьявола, чтобы его так натурально выразить. Я под впечатлением сильным...». А по-поводу мелодии «Адажио», она выразила удивление: «Какое глубокое и трагическое мироощущение у ребенка...».

Пути Господни неисповедимы, и, возможно, не случайно мелодия моего детского сочинения - «Адажио» звучит сейчас в сцене «Искушение в пустыне»... В этом-то и весь вопрос -  у людей происходит постоянная борьба. И это - нельзя, и то  - нельзя. И не то, что десятилетнему армянскому мальчику, но и студентам-композиторам, окончившим консерваторию, невозможно хотя бы один раз «живьём» послушать свое собственное произведение... Встает вопрос, зачем и кому нужно было, как ни строго это звучит, «убивать» композиторскую школу. Почему то элементарное - исполнение сочинений будущих композиторов - разрешалось услышать только на переходных экзаменах в исполнении самого автора на рояле. Студенты-композиторы жаловались: «Мы ни разу за всю учебу в консерватории не слышим своих собственных сочинений. Что мы можем сочинить своего после прослушивания Шуберта или Шенберга, если всю жизнь наши уши только и слышат Пендерецкого, Хиндемита или Листа. Почему мы должны слушать Шуберта и сочинять армянскую музыку...».

Единственный, кто добился исполнения своего произведения впервые в истории Ереванской консерватории, был я - в свои 26 лет. Работая всю сознательную жизнь в среднем по 16 часов день (в том числе в танковых войсках Советской Армии я умудрился и там сочинить концерт для фортепиано с оркестром в 3-х частях; сдать экзамены по «специальному» фортепиано и поступить на второй, дополнительно к «композиторскому» факультету - фортепианный. По пришествии из рядов Советской Армии, где я прослужил два года в качестве связиста, я был переведен на композиторский факультет вместо второго на третий курс, а на фортепианный факультет сразу был принят на второй курс), я, наконец-то, как сказал уважаемый мною Леонид Ильич Брежнев, «дослужился...». Мой основной педагог по композиции, профессор ректор Ереванской Государственной консерватории Оганесян Эдгар Сергеевич признался: «Всякие бывали студенты на моем веку, но такого фанатичного студента, как Армен Мерангулян, я не припомню».

Когда в 26 лет я впервые в жизни услышал первые звуки моей оперы Макбет, на меня, вдруг, нахлынули странные, а порою не соответствующие этому действу чувства. Я ощутил и мной овладело познание власти над умами и сердцами сразу нескольких десятков человек: около 70-ти или 80-ти исполнителей моей оперы. Моя музыка тайно просачивалась в них; мои чувства и мысли не навязчиво стали овладевать их чувствами и мыслями. И, оказывается то, что я вкладывал в тот или иной волнующий именно меня образ или момент моего сочинения, то, что я не мог бы выразить словом, я их «завербовал» единственно через силу мелодии. Вдруг, в миг стали повторять, удесятерять, умножать и впитывать мои личные идеи все музыканты оркестра, которых я даже не знал лично; и это была тайная власть моих дум через музыку, соединение людей в оркестре, сидящих в яме, и их чувств, и мыслей... Вот это было самым странным, неожиданным, а порою и смешным. Это был живой искренний человеческий «материал», совершенно незащищенный. Я сидел почти невидимый, в полумраке зала оперной студии Ереванской консерватории, а подо мной, в оркестровой яме, сидел весь оркестр и дирижер. Я имел возможность незаметно наблюдать за ними, разглядывая их лица.

Казалось, что они все влюбились в меня, в неизвестного автора, который им очень близок по той причине, что в моей музыке они нашли отражение себя: своих чувств, переживаний, воспоминаний, комплексов. Идея именно этой моей оперы заключалась в том, что некий греховный комплекс - комплекс власти, о котором многие не догадываются, присутствует в душах большинства, и он их мучает. То, о чём и сказать-то не скажешь себе, а люди это играют громко во всю мощь, в пронзительном тутти, в полном порыве вдохновения, этим живут, это нашли для себя, себе в успокоение - и то есть музыка, которая призвана смыть, скрыть и преобразить их грехи и тайные пороки. Вот это было самое главное, что я понял с первых же нот моей музыки. Она мне самому об этом напомнила и сказала.

Я ощутил несказанное приятное удивление и волнение от того, что оказывается моя музыка где-то содержит ту энергию, или «флюид», или «ген», называйте, как хотите, которые способствуют облагораживанию человеческой натуры. Этот «ген» способен изменить образ мыслей человека, настроить его на лучшее, что в нем есть. Человек может питаться им и находить в нем свое утешение. И это превалировало более других факторов в моей музыке.

Да, ещё дирижёр Рафаэл Арамович Мангасарян подбавил огонь, сказав оркестрантам: «Хорошо написана ария..., да и, вообще, к чести нашего композитора нужно признать, что и вся опера написана также хорошо...».

Этот «ген» я долго искал, собирал, тестировал, клонировал, словно пыльцу с цветов; собирал по капле, по еле слышному дыханию; и вот, наконец, он появился впервые. Я выявил нечто определенное, что одному мне известно; то, что будет владеть людьми само по себе, и жить, потому что, возможно, это нужно самой Природе...

Я взглянул на выражение лиц молодых оркестрантов, играющих мою музыку в едином порыве своей молодой энергии. На их открытых лицах были написаны: нежность, любовь, искренний интерес, преданность, общий подъем и восхищение, готовность к поддержке духовной... Я сразу нашел много молодых почитателей, которых ранее никогда не знал, хотя и находился каждый день, из года в год, рядом с ними в консерватории. Они оценили мою музыку в противовес музыке старших композиторов: «Ну, наконец-то, у нас появился ты. Хоть один из золотосодержащей породы остался у старателя после промывки...».

Та сила, ничем незаменимая и необъяснимая, сила единения молодежи консерватории, которая до того обо мне не имела ни малейшего представления, вдруг, проявилась, и  все сразу заговорили обо мне...

Я сказал своей однокурснице: «Я все же победил». Она ответила: «Да». Дирижер Рафаэл Арамович Мангасарян передал мнение и старших композиторов. На обсуждении моей дипломной работы все композиторы единогласно отметили: «Среди нас появился новый композитор». Это было 5 июля 1988 года - пора трагическая для последующей судьбы армянского народа.

Возвращаясь к началу моего рассказа, могу сказать следующее. Композитор - это, прежде всего, человек, который может властвовать над людьми. И, если эта власть исходит от музыки агрессивной, грубой, вульгарной, без- системной, «простой», то и общество, потребляющее эту музыку, становится таковым...

Перефразируя мысль В.Истархова также скажу, что, когда восхваляют одних «советских классиков», или «авангард», то это не потому, что это хорошо, и не потому, что их очень любят, а просто потому, чтобы не дать пробиться другому искусству. «Классики» уже отжили свое, а «новое» оказалось - все плохо. Но так, ведь, удобнее некоторым жить, когда много одураченных, оболваненных... Как говорит герой Г.Климова: «Власть - ведь, она же слааадкая...».

Почему в Ереванской консерватории работы студентов-композиторов не допускались к исполнению, хотя там было множество оркестрантов и оперный оркестр, и камерный, и народных инструментов, состоящий из таких же студентов консерватории? Да, потому, чтобы они не почувствовали свою власть над людьми, которая исходит от самой природы профессии композитора. Это не правильно, и причину скрывают.

И все же, если в эфир передавать каждый день другую, ярко выраженную, такую разнообразную, совершенно иную музыку, то, ведь, несомненно она будет влиять и формировать души людей, вызывать определенный отклик. И это знают некоторые...». И все же, если в эфир передавать каждый день другую, ярко выраженную, такую разнообразную, совершенно иную музыку, то, ведь, несомненно она будет влиять и формировать души людей, вызывать определенный отклик. И это знают некоторые...».

Фрагмент из Тома II полного собрания сочинений Армена Александровича Мерангуляна и Арама Аруюновича Мерангуляна. ©Издательство «ООО «АрменМерангулянОпера»,  2010 год.  Серия «Библиотека АрменМерангулянОпера», УДК 781.6 + 78.089.7  078  ББК 85.31  М 52. ISBN 978-5-903167-03-6.